Сегодня день освобождения Освенцима, а у нас одна бабушка, которая позвонила на горячую линию, чтобы рассказать свою историю, как раз пережила заключение и помнит освобождение. Она очень грустит, что многое забывается, а то и передергивается как-то и хочет рассказать свою правду, как она это помнит и видела…
Сегодня к Марии Семеновне отправится целая команда прекрасных людей, чтобы пообщаться с бабушкой.
Спасибо большое!
И, конечно же, бабушка будет очень рада, если мы расскажем ее историю вам.
А вот история бабушки Марии Семеновны:
Родилась я в Курской области, поселок Чернянка. Отец мой работал на маслозаводе прессовщиком, мама – разнорабочей. Училась в школе, жила в бедной семье, нас было пятеро у мамы, но двое умерло от голода, а трое остались в живых: я, брат и сестренка младшая. Когда началась война, отца забрали на фронт, мама осталась с нами тремя. Немецкие войска пришли в нашу Курскую область в 1942 году. Немцы уже были в Белгороде, стояли в Короче, а в Чернянку приезжали составы, отправляли солдат на фронт, боеприпасы. Воинская часть работала, и я работала при воинской части, мне было только 14 лет, школы закрыли под полевой лазарет. Работая при воинской части, смазывала патроны для пулемета, которые приходили с маслом заводским, их надо было вытереть и смазать маслом машинным. Вот так я проработала до прихода немцев.
А когда немцы пришли в июне 1942 года, стали молодежь вывозить в Германию. Вывезли всю молодежь и меня последним эшелоном – 10 декабря 1942 года посадили в открытые вагоны и повезли в Германию. Ехали в поезде и женщины, и девчата, и ребята, я – малолетка и еще несколько человек наших военнопленных. Я подложила палец под дверь, когда немец вышел, его разбили, думала, меня вернут – нет. Привезли в какой-то пересылочный пункт нас, распределили на работы. Я от работы отказалась, нас за это с подругой – Надей Пронькиной, она старше меня была, посадили в тюрьму в Бреслау, а потом оттуда отправили в концлагерь Освенцим – Аушвиц.
С января 1943 года находилась в лагере. Везли нас в лагерь в открытых вагонах, подвели к нему, он огорожен колючей проволокой, по проволоке электроток, огни, думали – город какой-то, оказалось, концлагерь. Когда подвели к лагерю, в одежде полосатой ходит народ, тощие такие, страшные. Нас ночью привели, оставили в бараке, потому что было поздно. Оставались там до утра. А утром пришли немки-аузерки (фашистки-надзирательницы), все с нас сняли и накололи номера. У меня номер 75490, а у моей подруги – 75489. Остригли и отправили – ни имени, ни фамилии, только номер. Дали нам платье полосатое, куртку полосатую, колодки на ноги, косынку и отправили в барак на карантин.
В каждом бараке находилось по тысяче человек. Каждый вечер и утро в лагере была аппель – так называлась проверка. Вечером в шесть стоим перед бараком, кто может, а кто не может – лежит в бараке на койке, а мертвых вытаскивали около барака, чтобы все были налицо. Поляки были старшие бараков, а немки потом приходили и считали, чтобы все на месте были – и на мужской, и на женской половине. Если, не дай Бог, кто-нибудь где-нибудь пропадет, утонет в туалете, то весь лагерь стоит до тех пор, пока не найдут человека. После этого давали нам буханку хлеба килограммового на 12 человек, с обратной стороны переворачивали и давали нам со свеклы, вроде, как повидло, по маленькой чайной ложечке. И вот этот кусочек делили, хочешь – половинку на вечер и утро, а хочешь – съешь все с вечера или оставляй на завтра. Затем ложились на нары, были трехъярусные, внизу 12 человек, в середине и наверху. Это на карантине, два матраса, два одеяла байковых. Ложились по очереди – сегодня я с краю, завтра посередине. Так мы были на карантине. Иногда утром встаешь, а среди нас – мертвый, вытаскиваем его. А после аппели спали мы с 9 до 3 часов утра, потом подъем. Старшая лагеря кричит: «На аппель!» Колодки клали под голову, чтобы не украли.
Утром давали пол-литра теплой водички, считалось – кофе. И потом гнали нас на работу по лагерь шрассе – так называлась центральная дорога. Этот лагерь на болоте построен узниками. Выходили через центральную браму (ворота) – как на парад, в стороне – оркестр из таких же узников, как и мы – барабан, контрабас, скрипка, играли какой-то марш. А тут немцы с одной и с другой стороны командуют: «Линкс, линкс!» – левой, левой! За ворота выходишь – разделяют на группы, на каждую – немца с собакой, и гонят на работу. Работа разная: и булыжники укладывали, и рвы какие-то копали на химической фабрике – кого куда посылали. На работу привозили баланду – брюкву, порезанную кусочками, в воде. Дают пол-литра баланды и в пять часов гонят опять на работу, а обратно уже еле ноги тащим. И вот стоим опять до 9 часов, вечером перекличка.
Такой вот лагерный режим был. Три месяца мы были на карантине, нас из лагеря никуда не выпускали, только в лагере работы делали. У мужчин зондер команда была, а у женщин – шайзе команда. Мужчины туалеты выгребали. Бочка такая, черпаком выгребали, нагружали, а потом узники вывозили это за лагерь. А карантин кончился, и нас перевели уже в другой лагерь, где каждый день на работу разную посылали. Там я познакомилась с Реней и Эммой из Белоруссии. Их за связь с партизанами сюда отправили. Мать и сестренку расстреляли, брата – в Минскую тюрьму. А из Минской тюрьмы тоже отправили в концлагерь. Мы и на работу ходили, и спали вместе.
Людей привозили эшелонами, уже даже номера не накалывали – чехов, поляков. Мужчины остаются, а женщин с детьми, вроде как в душ отправляли, а там пускали газ «циклон», дурманили их, а потом пол раздвигался и их сжигали. Наутро этот пепел, команда такая была, через лукошко, и удобряли поля. А жир шел еще куда-то на их нужды. До 1943 года эшелонами привозили и сжигали наших военнопленных. А потом Гитлер издал приказ арийцев не сжигать. Арийцами он называл все нации – чехов, поляков, французов, русских. Только евреев и цыган жгли все время. С июня 44-го по 45-й день и ночь крематории горели. Пламя метра на 4 из труб выходит, черный дым.
С левой стороны от ворот детский барак был, дети смотрят, а родители иногда листочек капусты протянут – когда мимо поля идут, отщипнут украдкой. А когда нас угоняли из лагеря, матери плакали и кричали своим: «Помни имя свое!». Детей закрыли и не подпустили даже к колючей проволоке. Когда мы вышли, этот барак взорвали. Что там от него осталось – не известно.
В конце января нас подняли в 2 часа ночи и выгнали здоровых, а кто не мог выйти – остались в лагере. Дали нам в дорогу буханку хлеба. Кто может – возьмите одеяла. Зимы там хоть и теплые, 10 градусов мороза, но одежда-то: платье и куртка полотняная, колодки. Вывели нас этапом – мужчин сначала, а потом нас, гнали трое суток. Направятся на одну станцию, видно, им разведка докладывает, что там русские. Они сами бежали, как собаки, не зная, куда, и нас гнали. Если кто отставал, два шага в сторону, выстрел в висок, и колонна двигалась дальше. Трое суток нас гнали. Я ноги растерла колодками, не могла идти, говорю: «Реня, Эмма, оставьте меня, я уже не могу!». А они меня под руки тащили, думали, может, где-нибудь хоть привал. А с подругой Надей меня еще в концлагере разлучили.
И вот в каком-то поместье сделали привал. В этом поместье хозяин, видно, от немцев обувь прятал какую-то гражданскую, подобрали мне туфли мужские, колодки сняли, и я могла дальше двигаться. Потом нас опять погрузили на какой-то станции в открытые вагоны, а несколько вагонов отцепили и повезли в лагерь Бухенвальд, несколько – в Равенсбрюк, а нас повезли в северную часть Германии под Гамбург – Берген-Бельзен. Но это был не концлагерь, а для их солдат – санитарный. Деревянные бараки, а на них – белые круги и красный крест. Там мы спали на полу, никаких нар не было, но комендант Юзеф Крамер приехал с нами и хотел построить такой же лагерь, как в Освенциме – такой же крематорий. Гоняли команды выкорчевывать пни, а народ-то каждый день умирал, крематория хоронить нет. Стаскивали на кучу, а народ такой истощенный был, была такая команда, что крючком цепляли труп и тащили на гору. А откуда сила, питание-то какое?
Я еще в этом лагере заболела тифом – ни пить нет, ничего. Реня и Эмма свою порцию воды, которая вместо чая, отдавали мне, и хлеб – поддержали. Без сознания лежала 10 дней. Потом, когда пришла в сознание, узнала, что союзнические войска открыли второй фронт. Мы надеялись, что нас освободят. Гулы орудийные далекие слышны. Я Рене и Эмме говорю: « Вы ходите на работу, вас освободят, а я в лагере, возьмите меня с собой на работу». «Ты же не пройдешь, не выдержишь». «А вы меня локтем поддержите, чтобы я левой-то прошла». Вышли мы, простояли до 10 часов утра в апреле, нас никого не выпустили на работу, вернули в лагерь. Сами лагерь заминировали и хотели сбежать. Но когда пошли, с трех сторон русские войска, а с одной – союзнические. Они не захотели сдаваться русским войскам, лагерная администрация. Вернулись назад. Вывесили белый флаг, что они сдаются, а нас, узников, хотели отравить.
Приготовили баланду с какой-то отравой и рассчитывали, что союзники придут в 5 часов вечера, к тому времени они успеют эту еду раздать. А те пришли в лагерь в 3 часа дня. Пища на кухне сготовлена, но не раздали. А кухня на мужской территории была, мужчины наелись и стали умирать, как мухи, выходили из кухни, падали и умирали. И я рвалась, дошла до этой кухни, но уже поздно, все растащили. Я горько плакала, но нашла брюквину сырую, обрадовалась, мы порезали ее и поели. Но союзники и воду привозили, и еду к 5 часам приготовили, накормили нас – дали суп картофельный с тушенкой и буханку хлеба полкилограммовую на двоих.
Они хотели, как лучше. Но мы истощенные, некоторые понаелись – заворот кишок, тоже умирали. А у нас Реня старше всех была, с 23-го года, поставили миску с супом – по ложке, нас пять человек, съели. Она говорит – положите ложки, а нас трясет, как же положить, мы же есть хотим. Она настаивает, мы ее послушались, положили. Потом еще по ложечке. Этим она спасла себя и нас, а союзники поняли, что допустили ошибку, стали быстро сортировать узников по болезни: у кого чесотка – в одно отделение, у кого тиф – в другое… Но в первую очередь вывезли здоровых. Нас расселили в каком-то лесу в домике двухэтажном, дали гражданскую одежду. Когда нас освободили, танк проехал между бараками, а комендант Юзеф Крамер сидел на танке при своих регалиях, а тут по рупору сказали, что «… с сегодняшнего дня вы свободны, и каждый в скором времени будет отправлен на свою родину».
Радости этой невозможно передать, у некоторых даже не выдерживало сердце, особенно у которых родителей сожгли или детей. А потом, когда вошли в лагерь и увидели гору мертвых, эти злодеяния, надели на коменданта кандалы на руки и ноги и – в карцер. А немок этих, которые с локонами, аузерки, заставили эти трупы грузить в машины. Погрузили и в братской могиле похоронили. А потом суд над этим Крамером был.
Там у нас был русский офицер – переводчик. Мы ему все рассказывали, а он переводил. Нас там хорошо кормили месяц – поддержали и даже предлагали, кто не хочет возвращаться домой, то может поехать в любую страну. Но не было желающих изменить своей Родине, дома ждали и родители, и родственники.
Потом дали каждому несколько плиток шоколада хорошего, настоящего, жарко было, другая еда пропала бы, посадили в машины и повезли. С той стороны Эльбы уже наши войска, а мосты, все переправы взорваны. Переправляли на понтонных надувных мостах. Боялись, что потонем, а до наших солдат уже близко, они нам машут, кричат. Страху натерпелись, но Бог помог. Переправились, обнимаемся, радуемся, плачем…
Перевезли нас в город Кельн. Там советские войска стояли, был шлагбаум, они нас передали – по номерам или фамилиям – не помню. Потом нам говорят – город разбитый, ночуйте, кто где хочет. Мы же никуда не убежим. Утром нас собрали, посадили в вагоны и отвезли в город Фюрстенберг, недалеко от Берлина, там тоже наша воинская часть была № 52709. Бараки какие-то, видимо, раньше немецкий лагерь был. Майор Мезин устроил митинг и сказал, что мы свободны с сегодняшнего дня, можем писать письма домой, потому что всех сразу они вывезти не смогут. За нами идет масса народа, которых освобождали союзнические войска.
Говорили, что к ноябрю нас отправят домой. От мамы получила письмо. Она уже не думала, что я живая. Уже всех приняли, и нашу воинскую часть отправили на Родину, нас тоже. Дали нам какие-то документы, ведь у нас ничего не было. Воинской части везде был зеленый свет, и я быстро добралась до дома. Поступила в вечернюю школу, окончила ее, потом курсы машинисток. Вышла в 47-м году замуж, родила дочь. В 1953 году приехала в Москву.
Десять лет проработала на железной дороге, потом в Министерстве обороны. День Победы отмечали всегда на Красной площади, тогда салютов не было, прожекторами освещали. Водила туда и свою дочь. Жизнь налаживалась.
В лагере мы подглядывали за девками вожатыми.В бане.
Не в бане точнее, а в летнем душе. Можно было вытащить сучок из доски и получалась дырка и там, внутри они мылись.
Вот я тогда и увидел впервые. Те пять секунд что смотрел по своей очереди.
А потом был жуткий скандал. И вожатые у себя в вожатской решали громко и долго что делать- наказывать и как или нет. А я не попался тогда около душа и чувствовал себя везунчиком. А те кто попались- тем был стыдно - престыдно. Они ждали решения в расположении, тихие и испуганные пионеры.
А я подслушивал. Радиорубка, за которую отвечал, была рядом с вожатской, через стенку. Мужиков вожатых не было- был только физрук, он в это все не лез. А единственный вожатый мужчина был Юдашкин. Тот самый что нынче модельер. Но он был на малышне с отрядом и в этой терке тоже не участвовал. Он вообще был офигенным вожатым и всех, помню, стриг чуть свободная минутка.
А девки - вожатые на старших отрядах были бой бабы. Лет по 18 по 19, звонкие и быстрые. Ни хрена не меланхолики. Они долго и громко решали. И только Ирка Моноенкова говорила - ну посмотрели и посмотрели. Все равно когда-нибудь увидят!
А другие возражали. Кричали - а что с них теперь вырастет? Раз они сейчас такие? Подглядывают за нами голыми! А Моноенкова говорила - вырастет то, что и обычно. - А все с ней спорили.
А я как раз видел ее именно. Ирку. И плюс к тому.. Так офигел.Оказывается так много там волос. Черных таких. Черней чем на голове. И такие курчавые волосы, намыленные и родинка ниже пупка и чуть справа. И вот именно она одна и говорила - что вырастет, то вырастет! Посмотрели и черт с ними! Пусть спать идут! Что вы их - из пионеров исключите? Пошлете письмо чтобы в комсомол не принимали? Домой со смены отправите?
-И пошлем! - говорили остальные. И исключим! И отправим нам такие не нужны!
-Из-за того что они на твою пизду посмотрели ты им жизнь испортишь? - взрывалась Ирка.
-Тише- говорили ей.
Странно, но я был на стороне остальных. По-моему это было ужасно. Подглядывать и главное увидеть. И потом жить с этим.
Это же ужасно плохо все. Я бы подглядывал и смотрел конечно, не смог бы отказаться, но точно знал, что виноват. И должен понести кару. Если поймают.
А Иркину логику было не понять.
-Ты незрелая,- говорили ей.
-Может быть, но оставьте детей в покое. Пусть идут спать. А не дрожат сидят как осиновые листы. Вон Ерохин плачет навзрыд, аж заикается. Ты не господь бог и не суд и не родители! Не хочешь чтобы смотрели- забей каждую дырку в душе и себе забей! А не забила- сама виновата!
-Это не аргументы - возражали ей. Это не аргументы комсомолки по крайней мере.
Все это длилось бесконечно долго. И уже по кругу. В конце концов она сказала, что даст по морде любой, кто полезет к детям со своими нравоучениями.
На этом все тихо и разошлись. А дети сами отбились и устав бояться, заснули.
А мне досталось от Моноенковой за то что я еще не сплю. Как дала подзатыльник - аж очки полетели. Больно, блин. А я надел очки, смотрел на ее ноги и думал - Вот Толстой пишет про женские ножки. А маленькие и аккуратные это какие? Смотрел смотрел- так и не пришел ни к какому выводу. Ноги как ноги. Подьем высокий. И хрен ли? Чудит граф. Все -таки чудит. Простому народу непонятный.
Лагерь "Лесные Дали" Сов.Мина СССР. В здании школы поселка Горки Десять.
Как звали остальных вожатых - не помню.
На 2000 Новый год, в Метрополе, Юдашкин попросил зажигалку- мы курили на лестнице. Я дал зажигалку и сказал что он был у меня вожатым. Он даже вспомнил, что я тот самый, что отказался стричься.
А Моноенкову видел один раз уже когда из армии пришел. Она жила в доме на столбах что на Ленинградском шоссе. Дочь председателя профкома. Подождал как-то. И в трамвае пытался познакомиться. - не узнала и на приставания мои ответила отказом.
Жаль, кстати.
А кем бы выросли? А вдруг - нет.
Я в пионерском лагере была один раз в жизни, 4 дня. Ни названия, ни, тем более, места не упомню уже. Помню фрагменты.
1. Первый день. Иду в направлении столовой, на мне свитер, синие «треники» и зеленые резиновые сапоги. От меня до столовой - кусты, и среди зелени видна вытоптанная площадка. «Срезаю», иду через площадку к столовой, останавливает меня окрик мужчины из-за кустов: «Ты что?! Куда идешь?». Судя по всему, мужчина - работник лагеря.
В столовую иду. А что?
- Как ты могла… пройти… ЧЕРЕЗ ЛИНЕЙКУ?!
Стою, ничегошеньки не понимаю. Оказалось потом, что вытоптанная плешь - место, где по утрам спящие пионеры, качаясь, стоят «в линейке». Отдают пионерскую честь октябрю. Ходить пионеру через "линейку" всуе -- никак невозможно.
2. Вечер того же дня, отряд собрали в актовом зале. Полутемно, и лето пасмурное. Пионеры сидят в куртках, занимают два первых ряда. Неразборчивые разговоры, надо выбрать (боюсь перепутать всякие слова) комсорга? Профорга? Председателя дружины? Я этого не понимаю, но выбрать надо. Вожатая (видимо) говорит: а давайте, Вася Иголкина будет председателем? Кто за? (все за кроме меня). Кто против? Я поднимаю руку. ТЫ ПРОТИВ?! - не верит вожатая. У нее вид человека, у которого что-то пошло не по сценарию. Два ряда пионеров в шоке оглядываются, пытаясь найти меня по взгляду вожатой (по школьной привычке я села дальше всех, одна в середину свободного третьего ряда). Мне нечего ответить кроме: «Я не знаю Васю Иголкину, как я могу за нее голосовать?».
3. Утро второго дня. В палате разговоры про зубную пасту. Я ничего не могу понять, но мне говорят: «У тебя тоже». Что «тоже»? Потом оказалось, что нас всех правда намазали ночью зубной пастой. У меня светлые следы на щеке. Не обидно и не смешно, скорее удивительно, что я не проснулась. И от этого слегка неприятно. И в целом неловкое чувство, что я никак не могу ощутить вкуса всей этой большой пионерской жизни.
4. Полдень следующего дня. Нас ведут в лес собирать листья мать-и-мачехи. Нам говорят, что листьев мать-и-мачехи надо собрать как можно больше. И что у нас соревнование между отрядами. И что тот отряд, что соберет больше всех, будет награжден поездкой в … Петрозаводск. Или в Петропавловск. Я совершенно не помню города, так как в эти 10 своих лет я знала только такие города: Москва, Ленинград и еще Сыктывкар, потому что там жил мой дядя. И еще я знала город Тель-а-Вив (там и сейчас живет моя тетя), но также я знала, что если понадобится перечислять известные мне города, про Тель-а-Вив упоминать не нужно. То есть, призовой город на моей внутренней карте родины отсутствовал, осталось только ощущение, что этот город мне неизвестен, родных и друзей у меня там нет, и что если, не дай бог, наш отряд выиграет, надо что-то придумывать, чтобы "откосить".
... А мать-и-мачехи, меж тем, было много. Нас привели к неуютной просеке, продуваемой ветром, было не жарко, над нами свисало небо, но дождя не было. Просека была меж двух еловых массивов, и действительно вся состояла из зарослей мать-и-мачехи. Была как бы покрыта ковром из нее. У нас были мешки, холщевые. Мы очень резво рвали мать-и-мачеху, я просто поражалась, как молчаливо и сильно все мои товарищи хотели в Петрозаводск или в Петропавловск. Я тоже рвала мать-и-мачеху, не так, чтобы рьяно, но двигалась - как опытный водитель на трассе - со скоростью потока. Чтобы не выделяться. И сейчас, когда вспоминаю все это (а я, значит, больше 30 лет не вспоминала) то меня еще удивляет в этом воспоминании именно лес. Как они умудрились в этом лагере найти такой неприглядный, хмурый лес с такой вот просекой, полной полезной мать-и-мачехи, но без единого цветка, ягодки, гриба. Почему-то, когда меня в лес вели папа или бабушка, там непременно находились или ягоды или грибы или, на худой конец, цветы. А в этом специальном лагерном лесу была только мать-и-мачеха, сплошь. И по ней были равномерно расставлены полусогнутые смурные пионеры с холщовыми мешками.
Так я и не узнала, кто выиграл, между прочим. Какой отряд, в смысле.
5. Обед того же дня. Чем кормят, не помню, но помню одну проблему: в столовой есть какая-то женщина, которая ходит вдоль столов и следит, чтобы ДОЕДАЛИ. Я не любила доедать. И в тот день еще на обед были соленые огурцы. Вы такие огурцы, наверное, тоже помните, если вам ±40, но я опишу. Они такие мягкие и скрипучие, внутри у них (если разрезать) продольная щель, и они, эти огурцы, сине-желтого цвета. И не надо говорить, что желый+синий=зеленый. Огурцы были именно сине-желтые. В этом эпизоде все идет по сценарию (не то, что в истории с голосованием) - я съедаю все кроме огурцов, женщина приходит, видит огурцы и велит доедать. И я доедаю.
6. Следующий день (время суток неизвестно). Я в медпункте, меня тошнит. Со мной - юная-юная доктор (или медсестра). Ей меня очень жалко. Она говорит: «Сейчас будем пить марганцовку. Три стакана». Я знаю марганцовку, моя грозная мама тоже любит мне ее давать, когда подозревает отравление, однако о трех стаканах моя мама обычно и не мечтает. Хорошо, если я выпью у мамы полстакана. А тут эта милая белая доктор выводит меня ласково во дворик медпункта, сажает на лавочку, лицом подальше от клумбы, ноги предлагает поставить врозь (а я же всегда в трениках, и это несложно), наливает мне первый стакан и говорит: «Рааааз»… И так -- три раза. Дальше понятно.
7. Пятый и последний день. Меня забирают из лагеря. По лицам родителей видно, что у них тоже что-то пошло не по сценарию, но мне по барабану, я довольна. Но стараюсь держаться вяло, как полагается человеку с отравлением.
Я это все вспомнила потому, что была у сына в лагере на родительском дне. Наснимала там кое-чего. Особенно мне понравился «круг чувств» в траве. Не смогла выяснить о нем больше, поскольку его делала другая смена. И, к сожалению, в тени деревьев плохо видны скульптуры из проволоки, и совсем не виден коридор из ветвей, который дети делали. Но вы нафантазируйте.
Школьники из села Визирка Коминтерновского района отправились на отдых в оздоровительный лагерь "Солнечный Берег" в послеке Сергеевка, где по их рассказам, над ними издевались.
Мать мальчиков-близняшек Людмила говорит, что ей пришлось забрать своих детей до окончания заезда, потому что она обнаружила у них синяки. Вместе с ней, воспитателей обвиняют в издевательствах еще три семьи. Всего о жестокости в лагере заявляют шестеро подростков возрастом 12-13 лет, передает 048.ua.
По словам Людмилы, во вторник она с мужем приехала в лагерь поздравить близнецов с днем рождения, а дети пожаловались, что воспитатели их неоднократно обижали. В тот день родители пригрозили администрации лагеря, что если это не прекратится, у пансионата начнутся проблемы. На следующий день вместе с другими родителями и директором школы Людмила снова наведалась в "Солнечный берег".
Дети запуганы, до сих пор не могут толком объяснить, что там происходило. Когда мы и другие родители приехали, дети хоть у нас уже почти взрослые, но плакали навзрыд, - заявила Людмила.
Детей из лагеря забрали. Поначалу они не хотели рассказывать, каким образом их в лагере обижали, но позже поделились с родителями жуткими рассказами.
Они заявляют, что вожатые – двое парней, не имеющих педагогического образования, обзывали их матом, каждому ребенку придумали обидную кличку, а если он не отзывался на прозвище, били.
Это хуже дедовщины, - их заставляли часами держать на вытянутых руках подушки, бегать до отдышки, одна девочка рассказала, что воспитатель пьяный упал в их душе. На наш вопрос, что он – 18-летний парень – делал в душе у девочек, она ответила: "Смотрел, кто моется", - рассказала Людмила.
Детям запрещали жаловаться по телефону своим родителям, а после первого приезда Людмилы их вечером собрали и пригрозили, что "вообще тут всех поубивают, если что-то скажут лишнее".
В областном управлении образования о скандале знают, впрочем, рассказам детей не верят. Начальник отдела молодежи Андрей Яцеленко отметил, что лично контролирует эту ситуацию.
У этих шестерых детей был конфликт с другими из этого отряда. Сейчас в лагере находятся еще 30 ребят из Визирки, все как один отзываются о своих вожатых хорошо. В коллективе отношения дружеские, все дети довольные. Я лично говорил с каждым ребенком, мы провели анонимное анкетирование – никто не пожаловался на издевательства, - утверждает чиновник.
Яцеленко подчеркнул, что родители и дети просто оговаривают лагерь:
Я не знаю, откуда берется эта информация. Если бы такое действительно случилось, дети 10 дней не терпели бы, а сообщили бы родителям. У каждого есть мобильник. Поверьте мне, нынешняя детвора ничего не боятся. Я порекомендовал бы родителям внимательно читать законодательство и помнить, что они несут ответственность за поступки своих детей.
Он добавил, что администрация лагеря поначалу пошла навстречу уговорам родителей пострадавших детей и собиралась отстранить воспитателей, но другие дети были против, и упросили руководство их оставить. Людмила жалеет, что не вызвала в лагере милицию и не сняла побои. В настоящее время она с другими родителями намерены обратиться с жалобой к властям.
В свою очередь правозащитник и глава комиссии по проверке интернатов Максим Мелецкий, заявил, что поставил губернатора в известность и проведет независимую проверку.
Воспитатели и вожатые, придерживайтесь некоторых устных правил:
Соберите белье, посчитайте; принимайте белье у детей в каждой комнате отдельно.
Попросите старших ребят сдать белье, принести чистое и заправить постели.
Во время помывки в каждом душе (у ребят и девочек) должен быть взрослый.
Скажите о разделении чистого и грязного белья.
Проверьте наличие ковриков в душевых.
Заранее проверьте температуру воды.
Расскажите детям о возможных неожиданностях, которые могут произойти в душе (отключение воды, холодная вода, попадание мыльной пены в глаза, скользкий пол и т.п.).
Помогите промыть волосы девочкам с длинными волосами.
Организуйте помощников для мытья малышей.
Следите, чтобы дети не бросали мыло на пол, не шалили, экономно расходовали воду и шампунь, пользовались своими принадлежностями, не заносили одежду в душевую.
После помывки детей в душевой со старшими детьми наведите порядок.
Организовывайте стирку грязного белья. Во время стирки с детьми необходимо находиться воспитателю или вожатому. Будет очень хорошо, если вы сами постираете несколько личных вещей. Вы покажете пример тем детям, которые самостоятельно не стирали. Воспитателю нужно помочь младшим детям постирать белье.
Воспитателям и вожатым с первых дней пребывания детей (подростков) в лагере необходимо ознакомить их с правилами поведения. Правила поведения в лагере могут быть разработаны администрацией в форме общепринятых инструкций. Если же таковых общелагерных правил нет, то можно самим их разработать, хотя бы для своего отряда.
Предлагаем некоторые варианты подобных правил поведения детей и подростков в детском оздоровительном лагере.
А) Правила поведения в умывальнике и туалете.
1. Пред входом вытирайте тщательно ноги, чтобы не оставлять следы песка на белой плитке пола.
2. В умывальнике и в туалете всегда стоит швабра с влажной тряпкой. Если после вашего посещения остаются грязные следы, протрите пол за собой. Это займет у вас не более минуты и сэкономит время на уборку вашего взрослого товарища.
3. Не стоит трогать зеркала руками, так как на них остаются пятна.
Б) Правила поведения в душевых.
1. Обувь и одежду снимайте в помещении раздевалки, чтобы она не намокла.
2. Не стоит трогать зеркало руками, так как на них остаются пятна.
3. Пользуйтесь только своими банными принадлежностями (шампунь, мочалка, полотенце).
4. Если мыло упало на пол, поднимите его, чтобы потом не поскользнуться самому и товарищу.
5. Разговаривайте негромко.
6. Экономьте время, воду и электроэнергию, так как горячей воды нагревают определенное количество.
В) Правила поведения в домике (в палате).
1. При входе в домик (палату) вытирайте ноги в прихожей; снимайте обувь, чтобы не было песка в комнатах (в помещении).
2. Смотрите за порядком в своей комнате (домике, палате). Не сорите, ведь уборкой занимаетесь вы и ваши друзья по отряду.
3. Делайте уборку своей комнаты (палаты) каждый день.
4. Проветривайте комнату (палату), чтобы вы себя хорошо чувствовали.
5. Поправляйте за собой кровать. Не забывайте, что кровать - это не место ледового побоища.
6. Постарайтесь беречь мебель, ведь после вас в лагерь приедут сотни ребят.
2297. Мойте ноги перед тем, как лечь в постель.
8. Не шумите.
9. Аккуратно обращайтесь с игрушками (с книгами и т.д.) После того как поиграли - кладите их на место.
10. Следите за своими вещами, будьте аккуратны.
11. Делайте все что угодно, но не мешайте другим!
Г) Правила поведения в столовой.
1. Пред входом в столовую вытирайте ноги.
3. Не входите в столовую в верхней одежде. Верхнюю одежду вешайте на спинку стула.
4. Мойте руки перед едой.
5. Воздержитесь от разговоров во время еды.
6. Ешьте аккуратно, чтобы вокруг вас была чисто как за столом, так и на полу.
7. Все доедайте в столовой, не берите с собой про запас.
8. Уберите за собой посуду, если покушали.
9. Работники столовой всегда будут рады услышать ваши слова благодарности.